Несколько дней пользователи Facebook обсуждают пост блогера и писателя Коли Сулимы. Беларус живет в Берлине и недавно ездил в Минск, а после поездки поделился впечатлениями от города — далеко не позитивными. Его слова откликнулись многим по разные стороны беларусской границы. Одни хвалили автора за стиль и проницательность, другие ругали, настаивая на том, что он преувеличивает.
О чем пост?
Коля Сулима уехал из Беларуси еще до 2020 года. Сначала в США, а потом в Германию. Сейчас беларус живет в Берлине. На родину он отправился, чтобы поменять паспорт. В комментариях писатель признался, что, когда жил в Штатах, бывал в Минске каждый год, а сейчас перерыв составил четыре года.
— Контраст очень силен, — поделился он мнением. — Ну, и после дороги — говно, распад сильно ускорился, мне кажется.
Какой же блогер увидел Беларусь? Приводим часть его поста, описывающую впечатления после пересечения границы:
— Первую «Ладу Весту» я увидел в Барановичах. Первый деревянный дом в городской черте. Привет, родина.
Трава аккуратно скошена вдоль шоссе. На полях лежат упакованные в пластик рулоны сена и соломы. Кое-где из сена построили замки, дворцы и сценки из сельской жизни, рядом с башнями из сена — чучела селян в свитках, сарафанах и лаптях. Это «Дожинки-2025», я успел забыть об этом празднике. Раньше к дожинкам даже выпускали лимитированные партии игристых вин, теперь проводят конкурсы соломенного зодчества. „Состоялась торжественная передача снопа“ — это Google начал слать мне местные новости.
На въезде в Минск — огромные, непривычные бетонные небоскребы на тысячи квартир. Билборды рекламируют службу во внутренних войсках и защиту закона. «Не поддавайтесь влиянию радикальных телеграм-каналов!» — это что-то новое. А вот нарисован подросток в наушниках: «Чтоб дорогу перейти, должен шум услышать ты!» Снимайте, значит, наушники, переходя дорогу. Не затупился креативный карандаш у беларусского государства. Вся наглядная агитация слегка выгорела, словно ей пора в отпуск.
Минск вечером воскресенья полупустой. На фоне широких тротуаров это хорошо видно.
С утра ловлю себя на мысли: нужно найти обменный пункт с самым выгодным курсом. Обмен валюты для беларуса — вещь инстинктивная, управляется рептильным мозгом. Сколько я потеряю, поменяв сто евро по плохому курсу? Ну, два рубля, или шестьдесят евроцентов, но инстинкт не обманешь. «Не будь Памёр Максiм, ну і хрэн з iм! — шепчет он. — Это же почти билет в метро».
Сразу заметно, что город разваливается. Трамваи «Белкоммунмаш» и автобусы МАЗ и новыми были паршивого качества, а спустя десять лет превращаются в пыточные на колесах. Трясет, не дай бог сесть в конце салона — можно лишиться зубов. Трамваи ходят медленно, похоже, боятся сойти с рельсов или развалить полотно.
Остановки поставлены так, что делаешь много пересадок или много ходишь пешком. Выходят огромные концы: за две недели в Минске я уничтожил новую пару кроссовок, вернулся — сразу выкинул. Очень утомляют подземные переходы, они везде: родина хочет, чтобы я больше времени проводил под землей. Минск XXI века построен из самых дешевых материалов, это очень заметно по сравнению с Берлином. Фасады, облицованные пластиковыми и металлическими панелями, ветшают.
В щели набивается пыль и почва с клумб, бордюрный камень трескается, лестницы вытоптаны. Вернулось забытое ощущение грязных рук через пару часов в городе. Хочется вымыть, но непонятно где.
В Минске по-прежнему опасно ходить, не глядя под ноги: тротуарная плитка лежит волной. Попадаются иезуитские лестницы с разной шириной ступеней. Зазеваешься — обязательно упадешь. В Минске, как в японской тюрьме, смотреть можно только под ноги, глаза поднимать нельзя. Видны тщетные усилия по ремонту — что-то подкрашивают, штукатурят, но денег на это явно не достает. Зато возникло мощное парковое движение: газоны идеальны, на откосах развязок разбиты клумбы в английском стиле, кусты подстрижены. «Минскзеленстрой» отстаивает честь города в одиночку.
Все больше китайцев в резиновых тапках. Много подростков и стариков около семидесяти. Похоже, школы вернулись к дресс-коду: везде молодежь, одетая «белый верх — черный низ», словно город завоевали сороки.
Заметно, что из Минска пропали люди в возрасте от 30 до 50. В Берлине они постоянно на виду: хорошо одеты, сидят в ресторанах, занимаются спортом. В Минске в этой возрастной группе — только маргиналы. Пьющие, дегенеративные, запущенные. Друзья объясняют, что многие работают из дома; верится с трудом. Думаю, Минск, как столица протестов 2020 года, пострадал от эмиграции больше всего. Отсюда уехал почти весь активный класс, если верить глазам.
Отвык от того, что беларусы решают конфликты насилием. Оно, как реликтовое излучение, незаметно пронизывает город. Девушка ругается с водителем маршрутки — не остановился в нужном месте. Мужчина закрыл форточку в вагоне без спроса — на него орут. Мужчина пришел в «Букинист» узнать, как продаются его книги, — скандалит с продавщицей: вы мои книги ставите в темные углы. В театре кого-то посадили перед женщиной на дополнительный стул — препираются вполголоса, спектакль-то идет.
В конце концов я сам попадаю в эту ловушку, покупая билеты на поезд: в очередь пускают инвалида, потом другого, затем женщина договаривается, чтобы кто-то передо мной купил ей плацкарт до Бобруйска. Приходит дама с мешком мелочи, сует его прямо в окошко кассирше: «Семьдесят рублей, мужской! Это выручка туалета». Билеты печатают со скоростью слизня. Когда меня просят пропустить женщину — ей срочно нужно в Гомель, — я громко возмущаюсь. Дама из Гомеля вонзает указательный палец в потолок и говорит мне: «А бог все видит!»
С третьей попытки понимаю, что западные и украинские медиастраницы не загрузятся никогда, доступ закрыт. У меня не берут на обмен купюру с оторванным уголком. После четвертого банкомата доходит, что с пластиковой карточки мне наличных не видать. Деньги вроде есть — но их нет. Расслабился, развесил губы, взял мало налички.
Меня, в странном джинсовом комбинезоне, разглядывают, как жирафа. Особенно смешно выходит в одном из полумертвых торговых центров: сканируют три продавщицы одновременно, хотят понять, что за хрен, но я не попадаю ни в один стандарт. «Чего вы смеетесь?» — спрашивает хозяйка парфюмерной лавки. «Отвык, — говорю, — за три года, забыл, как тут друг друга рассматривают».
Минск — город тысячи аптек. В отличие от Европы, без рецепта продадут даже антибиотик. Купил красивый флакон йода на спирту.
В любом учреждении перерывы: касса, паспортный стол, бензозаправочная станция, банк. Печатают тонны отчетов, квитанций и справок, даже если продают проездной. Иногда — на трескучих матричных принтерах. Бумажки, бумажки.
Неделю спустя думаю: не будь друзей, чем бы я тут занимался?
Девушка ловит упавший с головы волос, сворачивает его в кольцо и прячет в карман сумки. Другая, в ресторане «Лидо», рассказывает собеседнику: «Вы знаете, что Вторая мировая война была выиграна благодаря иконе Богоматери? Ее провезли вдоль линии фронта — и наступил перелом. Это придумала Матронушка Московская». А мы тут о демократии и либерализме.
Друзья переезжают во внутреннюю миграцию. Многие купили дома за городом и проводят там все больше времени. Думаю, кроме нормальной тяги к земле, есть желание хоть что-то контролировать в стране, где невозможно повлиять на свою жизнь и судьбу. Здесь лайк не поставишь, не рискуя попасть в тюрьму. Я слушал друзей, чувствуя себя на сельской ярмарке: у одного кроты, у другого бобры, дороги — говно, сосед не выпалывает свои одуванчики.
Вообще, темы бесед в Беларуси не меняются годами: покупка, строительство и ремонт жилья, покупка и ремонт автомобиля. Добавился выезд за границу — кто в какое посольство подавал документы на шенген, каковы шансы получить. Итальянское посольство устроило акцию «виза без предварительной записи» — двести человек подали заявки. Никто не спешит в Египет и Краснодарский край.
Пароль: «А ты вообще зачем приехал?» Отзыв: «А ты как думаешь?» Все смеются — это секрет Полишинеля. Паспорт менять, конечно.
В отделе миграции — биометрический аппарат и цифровое фото, настроенное так, чтобы ты выглядел как труп. Пробую трижды — лучше не становится. Видно, так и задумано. В приемном зале духота, бодрый мужчина с поломанными ушами говорит: «Надо окно открыть!» Пожилая дама торопливо возражает: «Не нужно ничего открывать!»
Сотрудница паспортного стола спрашивает: «Ускорять будете?» «Буду», — отвечаю. Плачу сто пятьдесят евро, по самой дорогой и срочной схеме. «Получите СМС по готовности», — говорит. СМС приходит только одно, на ID-карточку, про паспорт ни звука. Через пять дней начинаю нервничать и иду туда лично.
Деревянная женщина постоянно говорит «мы»: «Подписываем здесь, заполняем форму, указываем дату». — «А паспорта готовы?» — «Готовы еще с пятницы», — отвечает. — «А почему СМС не пришло?» — «А вы за него не заплатили». Видно, ста пятидесяти евро им на СМС не хватило. Ламинированное фото моих трупных пятен выглядит дико в новом сияющем паспорте.
Люди везут на ручных тележках силикатные мешки с хламом. Дачники в электричке обсуждают, кто кому оставил квартиру в наследство. Парадокс Беларуси в том, что даже вот этот безумный на вид дед, в тапках на босую ногу, скорее всего, домовладелец. Бездомных на улицах нет. Друг с опытом политической отсидки открывает секрет: все бомжи в тюрьмах. Им дают сроки, выпускают и арестовывают снова. Используют как гибридное оружие: сажают в камеры с политическими узниками, как автомобильные вонючки. Чтобы те не расслаблялись.
Отовсюду торчат государственные флаги. Из каждой дыры, на каждом здании в центре. Иногда флагам придают дополнительные ребра жесткости, чтобы не сворачивались. Власть метит территорию.
17 сентября отмечают День народного единства. В транспорте гремит: «Минск — это уникальный имидж! Город, построенный руками его тружеников! Минск — это многовековая история!» Я вдруг понимаю, что это напоминает: Минск читает речь на собственной панихиде. О покойнике — только хорошее.
К концу второй недели мне уже душно. Страна победила внутренних врагов: где раньше стояли сторожа и шныряли менты — пусто. Никто ничего не охраняет, безразличие и апатия. Ощущение фальши и подделки повсюду — не жизнь, а имитация. Магазины набиты никому не нужной дрянью беларусского производства. Пора назад — к бомжам, безработным и извращенцам.
Наблюдения и рассуждения Коли Сулимы многих задели. У его публикации более 620 лайков, а под ней свыше 270 комментариев. В них немало людей признавались, что их ощущение Минска совпадает с авторским. Судя по всему, многие из таких участников беседы тоже живут за границей:
- «Хороший текст для лечения ностальгии, спасибо».
- «Депрессивненько, но написано классно, кожей чувствуешь настроение».
- «Когда появится мысль, а может, и ничего не будет, может, сгонять в Минск — я так скучаю по своим паркам и ламповой осени. Надо перечитывать ваш текст. Как пощечину. Что б не баловалась».
- «Хорошо написано, отозвалось многим и задело за живое. Начали искать плохое или хорошее, а настроение у каждого может быть свое. Кто-то любит утренний город, а кто-то ждет ночи. „Мы жывём адначасова ў двух гарадах“».
- «Я очень люблю Минск и скучаю по нему. И в то же время я очень понимаю сейчас Марка Шагала, который в свое время отказался ехать в родной Витебск, когда у него появилась возможность через много десятков лет приехать. Я скучаю по тому Минску, который я помню, еще помню. И, если честно, могу предположить, что, если бы сейчас у меня каким-то волшебным образом появилась возможность приехать, не исключено, что я бы испытала подобные чувства, как у автора поста».
Были и те, кто более сурово воспринял мнение писателя, назвав его наблюдения желчью и унижением тех, кто живет в Беларуси. Об этом пользователи писали как под постом Сулимы, так и в комментариях тех, кто отвечал на его мнение в личных аккаунтах:
- «У меня от приезда были совершенно иные впечатления. За что я знатно наполучала в комментах, потому что, оказывается, видеть что-то хорошее [в Беларуси] — это нынче плохо».
- «Сколько вылито вами желчи в адрес Минска… Ненависти, неприязни к людям, к городу, ко всей Беларуси. Придирки по мелочам. Я каждый год езжу в Польшу, Германию и другие страны, жила в Германии год, и я знаю, что и там есть к чему придраться. И есть чем гордиться. А вы унижаете всех, кто живет в Беларуси. Вам приятно это делать? Вы так ничего хорошего и не увидели в Минске?! Кто хочет увидеть хорошее — он и ищет это. Кто хочет увидеть плохое — видит только плохое».
- «Раней мы былі наркаманы і прастытуткі, зараз пенсіянеры і маргіналы. Лічу гэта павышэннем».
- «Минск определенно стал хуже, многие действительно ушли во внутреннюю эмиграцию, но то, как это описано у блогера, больше похоже на утешение тем, кто не может вернуться. Я съездил, все так плохо, что не стоит и вспоминать. Памёр Максiм, ну і хрэн з iм!»
- «Кто что хочет увидеть, тот это и видит. Я не смогла дочитать один негативный пост о Минске до конца, но подумала, что про каждую страну и город можно написать так же. Везде есть свои какие-то недостатки. Да и идеального ничего в мире нет».
- «Минск прекрасен! И самое интересное, что если отбросить всяческую идеологическую и общественно-политическую подтопления, то Минск нисколько не деградирует ни морально, ни физически, а очень даже динамично и креативно развивается».
Среди реакций на мнение Коли Сулимы были и те, в которых люди говорили, что каждый имеет право не разделять мнение других об их любимом городе. А вот психотерапевтку и директорку Европейского института современной психотерапии Анну Матуляк зацепил момент, что «все со всеми ругаются». Специалистка отмечает, что такое поведение можно объяснить толерантностью к насилию. По ее словам, в автократических режимах агрессия почти всегда движется сверху вниз: от более сильного к более слабому, от обладающего ресурсом к зависимому. Здесь работает правило: кто имеет власть и ресурс, тот диктует условия.
— В такой системе власть чаще всего превращается в источник давления и принуждения, потому что над тобой всегда есть тот, кто использует тебя, а ты, в свою очередь, имеешь возможность использовать тех, кто ниже, — рассказывает она. — Про это написано бесконечно много, и не я это придумала. Эрих Фромм (немецкий социолог и философ. — Прим. ред.), например, называл это компенсаторным подчинением: бессилие перед «старшими» фигурами компенсируется агрессией по отношению к «младшим». Есть много исследований, описывающих механизм. Отсюда и многим известное народное выражение: «Боишься? Значит, уважаешь!», которое отражает не шутку, а коллективное бессознательное. В культуре, где уважение неустойчиво и постоянно подменяется страхом, вертикаль власти неизбежно становится вертикалью насилия. Мы сами становимся до определенной степени толерантны к насилию в обе стороны — когда его применяют к нам, и когда мы являемся авторами такого поведения к другим <…>.
