Путешественник из Солигорска Александр Гойшик в декабре прошлого года оказался в Ираке. Страна, на территории которой много веков назад существовала историческая Месопотамия, а теперь более известная из новостей о войнах и ИГИЛ, приятно поразила белоруса. О том, что он увидел и услышал от местных, — в новой части путевого дневника на «Зеркале».
Ирак: за шлагбаумом — другой мир
В Ирак я попал довольно просто. На кувейтской стороне нужно было сесть на автобус, который везет до нейтральной полосы, а дальше уже пешком идешь в новую страну. На границе стандартная процедура: заполняешь анкету, платишь 80 долларов картой (наличными нельзя) и через двадцать минут получаешь визу. Без очередей и ненужных вопросов, как-то удивительно легко для страны, при мысли о которой в голове автоматически звучит тревожная музыка из новостей. И никакой проверки багажа, только улыбки и «Welcome to Iraq!» («Приветствуем в Ираке». — Прим. ред.).
Страна интересна тем, что как бы состоит из двух частей: федеральный Ирак — арабская ее часть, и есть Курдская автономия, которую многие туристы видят первой, если въезжают со стороны Турции. Там выдают отдельную курдскую визу, которая не действует в остальном Ираке. Мне повезло: я заходил с юга, получил федеральную визу и поэтому мог путешествовать по всей стране.
Не успел я выйти из пограничного городка, как первая же машина сама остановилась. Молодые ребята угостили чаем, подписались на мой Instagram и подбросили на выезд. А там буквально через минуту остановился какой-то дорогой джип прямо до Басры. Водитель засмеялся, когда услышал, что я путешествую без денег (я всегда предупреждаю, чтобы не возникло недопонимания):
— У нас в Ираке много денег! — сказал он и сунул мне десять баксов: — На первое время, пока не обменяешь.
В Басре меня уже ждал хост. Саджат практикует английский, который он изучал на американских курсах, пока в Ираке были военные США. После их вывода мотивация осталась, поэтому он и принимает иностранных гостей. Что, кстати, типично для Азии.
Парень показал мне Басру. Особенно впечатлила набережная вдоль Евфрата — могучей реки, которая выглядела как что-то из библейских рассказов, только с современными мостами с подсветкой. Мы встретили его двоюродных братьев и всей компанией гуляли по самым интересным местам. Набережная полна людей, все выходят целыми семьями. Дети, бабушки, аттракционы, клоуны — все выглядит мирно, спокойно, ярко и удивительно «по-азиатски» цивильно. Я бы никогда не подумал, что в Ираке может быть так.
Потом мы поехали ужинать в классическую чайхану, где было полно мужчин, которые прилипли к телевизорам: шла игра «Барселона» — «Реал», поэтому был аншлаг. Кальян, чай, кебаб, сигареты, страсти, крики, обсуждения, все на нервах. Самая суть Азии, которой я люблю ее видеть: живой, энергичной и душевной.
Гуляя по Басре, я обратил внимание на одну деталь: визуальный ландшафт плотно завешан проиранской символикой. Билборды с аятоллами, портреты духовных лидеров, какие-то бесконечные военные, угрожающие лозунги. Все это — отражение того, что современное правительство Ирака стало ближе к Тегерану. И в этом есть ирония судьбы: в 1980-х Иран и Ирак восемь лет вели жестокую кровопролитную войну, унесшую около миллиона жизней. Границы почти не изменились, зато кардинально изменился политический ландшафт.
Сегодня Ирак вроде независимое государство, где иранское влияние прослеживается буквально везде: на стенах, в политической риторике властей, в общественных институтах. И если рассматривать Ирак как зеркало эпохи после войны и диктатуры Саддама Хусейна, то оно разбито, переклеено и украшено чужими смыслами с востока.
Последний iPhone, пятничный базар и семечки из стиральной машины
В последний вечер в Басре мы снова встретились с братьями Саджата. Один из них, молодой стоматолог, как раз ехал покупать себе новенький iPhone 16. Мы ходили по магазинам, смотрели, где дешевле, советовались со знакомыми. В итоге он нашел желаемый телефон за 1300 долларов. То есть деньги в Ираке есть, и это совсем не та «страна в руинах», какой ее часто рисуют.
Во время прогулки по базару я заметил пару молодых парней. Они были одеты как-то очень… вызывающе, слишком модно, шли за ручку. Для арабских стран у парней держание за руки считается нормальным проявлением крепкой дружбы, это не имеет такого подтекста, как в Европе. Но тут было что-то другое: на них оглядывались, кто-то даже не скрывал раздражения и бросал агрессивные выкрики в спину. А парни упорно шли дальше как ни в чем не бывало. Брутальный Ирак, и вот такая странная сцена. Такой вот необычный момент.
Пройти по базару — это отдельный опыт. За день я, наверное, раз двадцать слышал: «Welcome! Where are you from?» И это не пустые слова: видно, людям действительно приятно, что кто-то не побоялся к ним приехать. Это чувствуется в уважительных взглядах и рукопожатиях, в улыбках и постоянных приглашениях на чай.
Среди прочего я заметил еще одно странное, но гениальное иракское изобретение: устройство для обжарки семечек. Это барабан от стиральной машины, подключенный к мотору. Он крутится, внутрь бьет пламя от газовой горелки — и семечки жарятся прямо на ходу. Целая инженерная культура обжарки семечек, которые получаются ну очень вкусными!
В пятницу, в священный для мусульман день, мы с Саджатом с самого утра пошли на базар. Там было все: животные, еда, техника, ворованные телефоны, пиратские DVD-фильмы на любой вкус, одежда. На животном рынке я видел крохотных утят, раскрашенных в разные цвета. Нечто подобное я уже встречал в Афганистане, но там раскрашивали баранов.
Мы купили свежего карпа, выловленного из Евфрата. В Ираке его запекают на специальном мангале: медленно, на открытом огне. Это традиционное блюдо юга страны. На пятничный ужин, главное событие всей недели в мусульманской традиции, поехали к отцу моего хоста. Очень интересный мужчина, который был моряком, даже ходил в Индию, поэтому немного говорит по-английски. Сейчас на пенсии, купил кусок земли и сделал себе иракскую версию дачи — с домиком, огородом, утками и небольшим садом. Живет там, а к семье возвращается только на ночь. Мы долго сидели, беседовали, ели свежеприготовленного карпа и пили чай. Было тепло, семейно и совсем не похоже на то, как обычно рисуют Ирак.
Багдад: город, помнящий все
Моя следующая цель — Багдад. Туда ходит редкий, почти легендарный поезд. Купить билет заранее нельзя, только в день отправления. Перед посадкой внимательно проверяют документы. Меня встретил суровый сотрудник службы безопасности с усами и выразительной внешностью, подозрительно напоминавший самого Саддама Хусейна. Он внимательно вглядывался в мой паспорт, словно решал мою дальнейшую судьбу. Но система, несмотря на строгость, работает: очередь движется, билеты можно купить без проблем, люди спокойно едут. Перед загрузкой в вагоны нас ждал еще один уровень безопасности: весь багаж выкладывают на перроне, его несколько раз обнюхивают собаки. Атмосфера напряженная, как перед взлетом в какой-нибудь зоне конфликта. Но это и есть Ирак.
Старые китайские поезда немного «ушатаны», но все же довольно удобные. Внутри тепло, мягкие сиденья, есть место, чтобы вытянуть ноги и выспаться. Первый класс стоил не намного дороже общего вагона, поэтому взял билет туда. Есть даже вагон-ресторан с простой едой: лапша, чай, печенье. Короче, идеально на одну ночь. Мы двинулись вечером, а около пяти утра уже прибыли в Багдад. И снова весь багаж выкладывают на перроне, его старательно обнюхивают собаки, еще раз проверка документов. И только потом:
— Добро пожаловать в столицу!
В Багдаде меня уже ждал хост. Он работал ночью, поэтому оставил мне ключи — просто так, никогда не видев меня раньше. Это всегда впечатляет: такое доверие незнакомому человеку. Чтобы доехать до него, я воспользовался Careem, местным аналогом Uber. К нему можно привязать карту и ездить без хлопот. Это очень удобно, так как общественный транспорт в Багдаде работает очень плохо.
Удивительно, но найти хоста в иракской столице было гораздо труднее, чем где-нибудь еще. Разослав десятки запросов, я все же нашел интересного парня из Германии, который живет и работает в Багдаде. Он когда-то путешествовал по Ираку, участвовал в волонтерском проекте и познакомился с девушкой. Влюбился и переехал в Багдад, чтобы быть ближе к ней. Вместе с местным другом они создали IT-компанию, работающую на американский рынок. Хост снимает квартиру в одном из престижных, насколько это возможно, районов столицы, где недвижимость стоит сотни тысяч долларов.
Жизнь после диктатуры
Другой парень с каучсерфинга пригласил меня на завтрак в европейское кафе и предложил показать город. Карим — наполовину араб: папа из Ирака, мама из Германии. Он родился в Ленинграде, у него иракский и русский паспорта, но на русском он почти не говорит. Врач, очень любит Багдад и хорошо зарабатывает, но подумывает о переезде в Германию — получить немецкий паспорт по маминой линии. С иракским паспортом очень трудно путешествовать, с российским — тоже непросто.
Карим рассказывал о своем детстве в 90-е — как был подростком в Ираке во время войны и санкций. Его отец был высокопоставленным чиновником при Саддаме. Карим учился в частной школе, у него была личная охрана, но даже это не спасло: однажды его похитили — и это сделали люди, связанные с милицией. Отцу пришлось платить выкуп. Тогда в стране царила полная анархия: силовики делали что хотели, а партия БААС Саддама Хусейна правила жестко и безнаказанно.
Парень показывал мне свой Багдад. Мы гуляли по старым улицам, которые постепенно восстанавливают, по туристической пешеходной зоне с книжными лавками, где, например, продаются книги о Гитлере. Карим показывал старые фотографии, сравнивал, как было раньше и как сейчас. У Ирака похожая на иранскую история: в обеих странах был король, которого впоследствии свергли. В Иране это сделали исламские фундаменталисты, в Ираке — коммунисты. И после этого все начало стремительно ухудшаться. Глядя на эти старые снимки, трудно не задуматься, каким мог быть Ирак, если бы не войны, диктатура и распад. Сейчас это страна с непростым прошлым и вечной надеждой, что когда-нибудь все же будет лучше.
Багдад меня очаровал. Закаты солнца над Тигром — как на картине. Город древний, усталый, но живой. Я бродил по старым районам и случайно наткнулся на неофициальные магазины с алкоголем: надписи Finlandia над маленькими окошками, возле которых кишит толпа. Люди выходят с черными пакетами, из которых отчетливо слышен звон бутылок. Несмотря на религиозность, алкоголь в Ираке купить можно — главное, чтобы это не был священный город, как, например, Кербела.
Я также приблизился к «зеленой зоне» — району, который еще со времен американской оккупации остается закрытым. Здесь сидит власть, посольства, базируется командование. Останавливаться или ходить рядом нельзя. Мне все же удалось сфотографировать один из символов Багдада — арку в виде двух рук, держащих сабли над проспектом. Памятник времен Саддама. Символ власти, который выглядит больше как угроза, чем как защита.
«Битбокс-паломники» в шиитской Мекке
Следующая моя цель — Наджаф и Кербела, священные города шиитов. Это центры паломничества, святыни, имеющие особый духовный вес для всего мусульманского сообщества.
Чтобы добраться туда, пришлось долго изучать форумы и расспрашивать местных. В Ираке нет централизованных станций: маршрутки и коллективные такси уезжают из разных частей города. Поэтому очень важно знать, откуда отправляется твое авто. Я выехал из Багдада без проблем, но по дороге нас несколько раз останавливали на блокпостах и вежливо приглашали выйти и показать паспорт местные силовики с усами.
В Наджафе и Кербеле все пропитано духом паломничества: миллионы людей приходят поклониться могилам мусульманских святых, шиитских имамов. Внутри — люстры, плитка, золотые арки, надписи, молитвы. Чувствуется сакральность. Но, если честно, хватает и одного-двух визитов. Для человека с улицы это все-таки больше про антураж, чем про понимание.
Кербела — как шиитская Мекка. Говорят, что во время Ашуры, главного религиозного праздника, здесь бывает даже больше паломников, чем в самой Мекке, до 15 миллионов человек. Очень впечатляют «битбокс-паломники», идущие сюда пешком издалека. Они тащат колонки, через которые читаются молитвы, а потом предводитель процессии задает ритм — и ее участники начинают одновременно ритмично бить себя в грудь (или даже по голове), будто ощущая боль предков собственным телом. Это действительно невероятное зрелище, немного похожее на транс, и трудно поверить, что такое происходит на твоих глазах
В Кербеле меня встретил новый хост, Мухаммед — сдержанный худощавый парень в очках. Разговаривает он тихо, словно все еще боится, что кто-то услышит. Оказалось, что парень участвовал в массовых протестах против коррупции и проиранской власти. Друга Мухаммеда застрелили силовики прямо на его глазах. Сам он был вынужден скрываться: сначала в Турции, потом в Иракском Курдистане. Через некоторое время вернулся из-за родителей. Сейчас работает лаборантом в Минздраве, говорит, что просто «отключился» от жизни и живет во внутренней эмиграции. Мы говорили и о беларусских протестах, и об ощущении безысходности. Было удивительно понимать, насколько похожи наши истории. И одновременно — насколько разные. В Беларуси не дошло до такого уровня насилия, в Ираке все было куда страшнее.
Мы провели прекрасный вечер: прошлись по городу, посмотрели шиитские святыни, съели очень вкусный кебаб в месте «для своих», выпили чая, попробовали кальян, посмотрели футбол. Обычный вечер арабской молодежи. В какой-то момент даже пропало электричество — для Ирака это норма, никто даже не обратил внимания. Атмосфера была расслабленная и гостеприимная. С утра Мухаммед подвез меня к маршрутке в следующий город. Тот самый знаменитый Вавилон.
Вавилонский туризм с дырой в заборе
Исторический Вавилон — это скорее груда руин, за исключением знаменитой отреставрированной арки Иштар. Красиво, впечатляет, но так, на полчаса.
А вот что действительно зацепило — так это дворец Саддама Хусейна, возвышающийся на горе за археологической зоной. Официально туда нельзя, а неофициально можно договориться с охранником. Я же нашел другой путь — дыру в заборе, через которую и пролез. Внутри темнота, пыль, гул из пустых коридоров. Но ощущение такое, будто в этих стенах еще осталась память об атмосфере страха, которая некогда охватывала страну. Шикарная лепнина, лестницы, люстры — все свидетельствует о масштабе, с которым этот человек строил себе «вечность». Хотя сейчас все наполовину разрушено и разграблено, все равно чувствуется сильный дух истории. На верхних этажах увидел граффити, оставленные военными из международного контингента: надписи на английском, польском, украинском и даже казахском.
Из дворца открывается вид на Вавилон и широкую долину Евфрата. Контраст потрясающий: древность, которая едва дышит, и роскошный призрак тоталитарного величия. Я стоял, смотрел на руины империй и думал, как быстро все проходит.
Обратно в Багдад добрался автостопом: водители останавливаются охотно, расспрашивают, кто ты и куда едешь. Часто не понимают по-английски, но все равно хотят поговорить: жестами, переводчиком, улыбкой.
Так с пересадками я добрался до своего немецкого хоста, переночевал, оставил вещи и утром поехал дальше. Я направлялся в Эрбиль — столицу Иракского Курдистана. Но перед этим хотел заехать в городок Самарра, где находится единственный в своем роде минарет: спиралевидная башня, которую некоторые считают прототипом библейской Вавилонской. В свое время это был самый высокий минарет в мусульманском мире.
Дорога до Самарры прошла без проблем. Но сам город, как выяснилось, под жестким полицейским контролем. На въезде проверили документы, забрали паспорт и дали какой-то номерок. Потом в полицейской машине отвезли на другой блокпост, уже возле самой башни. Сначала не хотели пускать и туда. Все спасла неожиданная встреча: рядом фотографировались местные студенты, они и попросили за меня. Тогда все же разрешили прогуляться вокруг минарета, но подниматься наверх запретили. Здесь когда-то был американский блокпост, и во время одного из обстрелов ракета попала в башню, часть ее обрушилась. Теперь вход туда иностранцам закрыт.
Курдский контраст
Я осмотрел башню и древнюю крепость и поехал дальше на север — в сторону Мосула. Это город еще арабской части Ирака. Отсюда до Эрбиля, столицы Иракского Курдистана, чуть более 50 километров. Но ощущение, будто пересекаешь границу между двумя разными странами. И чем дальше я ехал, тем больше это чувствовал.
Меня подхватил водитель фуры, очень приятный мужчина. Общались жестами и через Google Translate, но поняли друг друга прекрасно. На перекрестке, где начинается краткий путь в Эрбиль, он высадил меня. Но на блокпосту не пропустили. Сурово, без объяснений: «Эта дорога опасна. Проезд запрещен». К счастью, один из охранников остановил для меня машину, которая ехала в Мосул. Водитель немного говорил по-английски, охотно согласился помочь и отвез меня в город. Оттуда я взял маршрутку до Эрбиля.
Там ждал хост. Махди недавно окончил университет, работает инженером и вместе с друзьями запускает собственную компанию по инженерным решениям. Очень образованный, интеллигентный и гостеприимный парень.
Эрбиль — чистый и спокойный город, с современной архитектурой и уютными улицами. Над старым городом возвышается крепость (сейчас на реконструкции), а в центре — традиционный базар, где можно увидеть и серьезных дедушек в национальных курдских нарядах, и модную молодежь с айфонами. Мы познакомились с друзьями моего хоста, и все это время у нас шел откровенный разговор о жизни, политике и планах на будущее.
Махди слышал о нелегальной миграции в Европу через Беларусь. По его словам, брат одного из его друзей так попал в Германию. Махди рассказал, что в самом начале это работало, а полный пакет таких «услуг» стоил около 6 тысяч долларов. Многие смогли этим путем нелегально попасть в ЕС. Но скоро спрос стал бешеным, цены взлетели до 20 тысяч, появились мошенники и погибшие — пересекать границу стало очень трудно. Тогда сами власти Курдистана начали антикампанию: билборды, соцсети, реклама об опасностях маршрута через Беларусь. Постепенно все успокоилось, сейчас он не слышит, чтобы кто-то еще так пытался пробиться в ЕС.
Формально Курдистан — это часть Ирака, но на практике все иначе. Свой язык, правительство, законы, налоги, даже своя полиция. От Ирака остались разве что валюта и паспорт. Все остальное, по словам Махди, гораздо более цивилизованное, стабильное, развитое. В Эрбиль перебираются жить даже состоятельные багдадцы, ищущие спокойствия и нормальной жизни. Здесь чище, безопаснее, меньше напряженности и совсем нет проиранской пропаганды. На билбордах — местные лидеры с месседжами о свободе, развитии, независимости.
Здесь есть даже отдельное Министерство геноцида, которое занимается расследованиями репрессий Саддама Хусейна против курдов, назначает пенсии семьям погибших, собирает архивы и документы, чтобы память не пропала.
Мы заглянули в местные достопримечательности, забрались на колесо обозрения. На обратном пути через базар увидели много детей-сирот и бездомных, работающих грузчиками, таскающих на колясках товары. Махди объяснил что это беженцы из Сирии. Их здесь очень много, и к ним, к сожалению, часто относятся как к людям «второго сорта». Те же арабы, но бедные, из разрушенной страны — это уже повод для презрения. Курдистан цивилизованный и развитый, но ксенофобия, к сожалению, здесь тоже жива.
Мосул: тревожная память войны
После трех дней в Эрбиле я возвращался обратно в федеральный Ирак. Меня ждал Мосул. Он стал самым трудным пунктом моего иракского путешествия — не потому, что опасно, а потому, что психологически тяжело видеть город в руинах. Мосул во время недавней войны (в 2016–2017 гг. в Ираке продолжалась активная фаза борьбы с ИГИЛ, главным событием которой стала битва за Мосул с октября 2016 по июль 2017 года. — Прим. ред.) три года находился под оккупацией «Исламского государства». И сейчас непонятно, сколько лет потребуется, чтобы город полностью восстановился.
До Мосула добрался автостопом, дорога заняла немного времени. На выезде из Курдистана и на въезде в федеральную часть — снова проверки: серьезные парни с усами несколько раз смотрели мой паспорт и задавали много вопросов. Но в целом все корректно.
Уже по дороге видел множество разрушенных домов, зданий, разбитых фабрик — таких масштабных разрушений я не встречал даже в Афганистане. Все здесь дышит недавней войной. Ее эхо повсюду: в стенах, в глазах людей, в тишине пустых кварталов.
Один из пользователей каучсерфинга предложил показать город. Молодой парень, который своими глазами видел, что такое «Исламское государство», он рассказывал, как они жили в страхе и выходили из дома только за самым необходимым. Его двоюродный брат был убит ИГИЛом. Когда он рассказывал, в его голосе не было никакой злости, только усталость и боль.
Мы гуляли, и я впервые в жизни почувствовал, что такое «варварство» — не как метафора, а как реальность. Город разрушен очень сильно, особенно историческая часть на западном берегу реки Тигр. Большие кварталы разрушены, разбиты мечети, заброшены церкви. В городе долгое время жило много христиан, во время оккупации ИГИЛ превратил церкви в тюрьмы. Мы не могли попасть внутрь, так как все было закрыто, но от одних мыслей об этом шел холодок по спине.
Отдельно посетили руины мечети аль-Нури с ее знаменитым наклонным минаретом. Он был важным символом города и всей страны, входил в список ЮНЕСКО и даже изображен на купюре в 10 тысяч динаров. ИГИЛ взорвал минарет в 2017 году. Сейчас его отстраивают при поддержке ООН и ЮНЕСКО, но это только начало долгого пути.
Да, город восстанавливается. Да, местные стараются жить дальше. Но атмосфера там очень угнетающая, одного вечера мне хватило. Может, я увидел не все, что мне нужно, но на следующий день был готов двигаться дальше.
Последний вечер в Ираке: чай, танцы и барбершоп
В Мосуле я также познакомился с путешественником из Бельгии, который объехал весь мир. Мы вместе пошли на традиционный ужин, попробовали местные блюда, поговорили о путешествиях и будущем. А потом меня забрали другие местные ребята, которые не смогли принять, но очень хотели показать город. Мы поехали на другую сторону реки, где находится мечеть, которая при Саддаме Хусейне должна была стать величайшей в Ираке. Но строительство заморозили, и теперь она стоит как величественный, но заброшенный символ несбывшихся амбиций.
Рядом находится «новый Мосул» — район с торговыми центрами, прогулочными зонами и современной инфраструктурой. Здесь уже другой вайб: молодые семьи с детьми, парки, вечерний свет, ощущение обычной жизни.
В общем, меня сопровождала так называемая золотая молодежь Мосула: один — сын адвоката, второй — стоматолога, третий — хирурга. Все образованные, с хорошим английским, могли бы уехать за границу, но говорят: «Мы любим Ирак. И хотим сделать что-то для своей страны». Мы заехали в модное хипстерское кафе, принадлежащее их друзьям. Ребята включили народную музыку, показали мне традиционные танцы, и я даже немного попытался размять бока. Теплая атмосфера, громкий смех. Впервые за все время я почувствовал, что Мосул — это не только боль, но и надежда.
Утром я планировал продолжать путешествие автостопом. Но быстро понял, что даже добраться до выезда из города будет проблемой. Мосул большой, много частного сектора, не работает Careem. С пересадками добрался до станции и поехал в сторону Курдистана на коллективном такси. На въезде в него снова начались привычные блокпосты, проверки документов, вопросы.
Переход границы оставил смешанные чувства. Пока стоял в очереди на паспортный контроль, вдруг пропало электричество. Вся система легла, и пришлось ждать еще с полчаса. Когда все наконец заработало, я попросил сотрудника миграционной службы не ставить штамп посередине чистой страницы паспорта. Тот сделал вид, что не услышал. Пришлось повысить голос — и, как в кино, люди оглянулись, ко мне подошел офицер, спросил, в чем дело. Я объяснил, тот махнул рукой, и штамп в конце концов поставили туда, куда я просил. А потом с вызовом швырнули паспорт.
И вот последний рубеж. Мост над рекой, разделяющей Ирак и Турцию. Настоящее вавилонское столпотворение, пешком зайти на турецкую сторону нельзя. Все ждут маршрутку или автобус. У меня оставались последние иракские динары и какая-то мелочь в долларах. Буквально силой меня впихнули, как фигуру в «Тетрисе», в маленькую переполненную маршрутку. Прощай, Ирак!
Эта страна оказалась для меня одновременно одной из самых сложных и самых гостеприимных за все путешествие. Я пересек Ирак с юга на север, от Кувейта до Турции. Видел разные ее стороны: от строгих блокпостов и разрушенных кварталов Мосула до современных улиц Эрбиля и теплых разговоров за чашечкой чая. Это земля глубокой памяти и большой боли, но также — надежды, гордости и искренней человеческой доброты. И хотя война все еще дышит в ее стенах и сердцах, страна продолжает жить и с добротой относится к путешественникам. Мира вам, древняя Месопотамия и ее гостеприимные жители!
Читайте также
